Они ворвались, не здороваясь. Пошвыряли на скамейки и столы свои разноцветные рюкзаки. Объём класса сразу наполнился суетой. Многие несли с собой пирожные с кремом, куски хлеба и раскладывали их перед собой. Парни начали передвигать задние столы и составлять их сообразно своему вкусу. У девочек были скучающие лица. Они сосредоточенно жевали булочки с заварным кремом. Когда они увидели расчерченную мной доску, на их лицах изобразились разочарование и тоска.

— Мы сегодня рисуем это дерьмо? — чистосердечно спросила Г.

— Я этого делать не буду, сами рисуйте, — заявила О.

— Вы что, ничего интереснее придумать не можете? — вставила П.

— Девочки, вы ещё не знаете о чём пойдёт речь, а уже делаете какие—то выводы, подождите начала урока,- сказала я, сохраняя выдержку, не ожидая от этого класса ничего хорошего.

— Вы нас ничему не учите...

— От ваших объяснений тараканы дохнут...

— Зачем нам это надо, мы же не собираемся быть художниками...

— Нам не нужно это рисование...

Они наступали на меня.

— Есть программа, — защищалась я, — есть требования, одинаковые для всех школ и ваша не исключение, - мне е трудом удавался хладнокровный тон.

Девы, объёмами догнавшие и перегнавшие женщин, а ростом выше меня на голову были уже в состоянии нянчить своих детей. Возможно, они в глубинах сознания уже предвкушали этот момент.

Тут вмешался хрипловатый треск звонка, неясно слышный из—за шумной возни в классе, я рёзко встала, вышла из—за стола и заняла долженствующее центральное положение в отведённом мне пространстве. На это никто из них не обратил никакого внимания. А. и В., сидящие на первой парте, повернулись к девочкам Г. и Д., сидящим сзади. Они громко. бранились и вырывали друг у друга брелок с резиновым пупсом, издающим плач. Они по очереди тискали игрушку, а отнимание доставляло им удовольствие. Между тем, одна из них, Д., сидела в наушниках от плеера, чёрные проводки тянулись в сумку под столом. Тут же, на скамейке, лежала половинка заварного пирожного.

Она лукаво смотрела в мою сторону как болонка, съевшая хозяйский ботинок и на своём коврике наблюдая за реакцией хозяина — когда он это заметит, оставляя за собой путь к отступлению — щель под диваном.

На следующей парте сосредоточенные Е. и Ё. торопливо переписывали что—то из одной тетради в другую. На задних партах тоже была возня. З. , И. и К. сели втроём. И. пытался телом сдвинуть З. и всё его существо выражало упорство. З. отвечал противодействием, подкрепляя его словами. Красивый и расслабленный Ж. с лицом оперного героя-любовника лёг на стол и принимал красивые позы, периодически меняя их — видимо мешала жёсткость крышки стола.

Л. схватил табуретку, стоящую у стены и обнаружив слабость конструкции (у неё были лёгкие пустые алюминиевые ножки), резким быстрым движением отломил от неё одну, тут же подскочивший М. с радостным криком вырвал у Л, изуродованную табуретку и расправился с остальными ногами. Он схватил железную трубку, пронзительно свистнул в неё и используя круглую лепёшку сиденья в качестве щита, стал напрыгивать на Л. Поощряя друг друга боевыми воплями они скрестили ноги. Завязался поединок.

Скучающий Н. положил перед собой глянцевый журнал с моделями автомобилей и надувал большие белые пузыри из жвачки, закрывавшие половину лица, громко щёлкал ими, показывая, что ничто не в состоянии оторвать его от этого занятия. Развернувшись к нему, О. и П. оттопырили свои задки.

Р., казалось, был вовсе не здесь. В его пустых глазах отражались все четыре стены одновременно. Это было состояние глубокого погружения в себя, вернее, в свой нос. Плавными круговыми движениями руки и встречными поворотами головы чистке подвергалась одна ноздря, потом вторая, а извлечённое из них он пристально рассматривал на белом листе бумаги.

С. схватил рюкзак Т. и забросил его на верх шкафа. Т. истерично хватала С. и громко кричала:

— Скажите ему, чтобы он вернул, — но было видно, что подобное внимание, даже выраженное таким образом, ей льстило.

У. сидел за пустым столом и сосредоточенно разбирал чёрный пистолет и был абсолютно поглощён этим занятием. Он был необычно серьёзен и у меня закралось подозрение — вдруг это не игрушка.

Ф. — мальчик с неуправляемой скользящей по лицу улыбкой достал большую коробку жвачек и начал их разворачивать, бросая яркие красные обёртки на пол. Увидев это, Х., Ч., Ш. и Щ. с ближайших парт бросились к нему и заискивая перед ним:

— Ф-ка, ну дай, ну пожалуйста, а мне, Ф—ка, а мне, — в момент расхватали жвачки, быстро покидав обёртки.

Э., сидящий за первой партой у окна, хоть и выглядел подростком, наводил на мысль, что внутри него вмонтирован некий механизм, приводящий его в движение. Механизм разладился, пружинка лопнула и Э. стал неисправен. Даже сидя он вихлялся, резко выкидывал руки, ноги, лаял, мяукал, вращал глазами, что—то отрывисто говорил, не то "срать", не то "жрать". На секунду застывая, он снова возвращался в прежнее положение. Его нечеловеческий голос тонул в общем шуме класса. Сосед Э. по парте, Ю. был его пассивным двойником, он во всём старался повторить Э.

— Ребята, идёт урок, только что был звонок, — не без усилия прокричала я, — но шум перекрыть не смогла,—здравствуйте, ребята,— ещё громче прокричала я, но мой голос просто потонул в общем галдеже.

Никто не потрудился встать. Эта беспорядочно шевелящаяся масса бала биологическим организмом, лишённом коллективного разума. Что было в моих силах? Мне предстояло загнать растревоженных диких пчёл обратно в их домик, но при этом я была лишена средств защиты от агрессивной роящейся массы. Наверное, в этот момент я выглядела решительно и сожалела лишь о том, что не могла испепелять взглядом. Несколько голов повернулись в мою сторону с выражением досады, глядя на меня как на помеху в делах более важных.

— Тихо! — завопила девочка У., сидящая за третьей партой в ряду у самого окна.

Мне, конечно, было бы не взять такую высокую ноту.

— Замолчите! — ещё более пронзительно завопила В., отчего резануло в ушах.

Теряя выдержку, я замолотила ладонями по крышке стола перед собой, пока мне не стало больно. Тела лениво развернулись в мою сторону, не понимая, зачем их побеспокоили.

— Здравствуйте, 6 «В» класс, — требовательно сказала я, жестом обеих рук приглашая их встать. Некоторые лениво извлекли себя из—за столов и встали, отдавая дань устаревшему и такому ненужному на их взгляд ритуалу. Большинство так и оставалось на своих местах. Всё происходящее не задевало их.

— До свиданья!

— Пока!

— Хай!

— Здравия желаем, товарищ полковник ! — раздались выкрики.

О. вскочил на парту, глупо скалясь, П. дёргал его за ноги, пытаясь сбить.

Жестом рук я устало опустила их.

— Садитесь, — сказала я, чувствуя, что говорить мне всё труднее.

- Я почувствовала внутри себя брешь где-то в области солнечного сплетения, откуда как кровь из раны стала истекать моя жизненная сила.

Тема сегодняшнего урока — изображение предметов в угловой перспективе, - но договорить мне не дали и мои последние слова были заглушены криками

— Дайте свободную тему!

— Надоело рисовать вашу ерунду!

— Мы это проходили по черчению!

Разноголосица сливалась в гул. Я почувствовала как на меня наваливается камень. Не желая им уступать и сдаваться, я набрала в себя больше воздуха и стараясь быть услышанной, громко сказала:

— Хорошо. Вы говорите, что это умеете. Вот и покажите это в своих работах. А потом посмотрим, — голос мой совсем сорвался на сип.

— Ура, свободная тема! — заорали они, чувствуя, что на этот раз одержали победу.

— Эй, у вас будет карандаш? — обращаясь явно ко мне, крикнул А. с первой парты.

— Дайте мне бумагу, у меня нет…

— И мне! — раздались голоса из разных мест класса. Я уже не могла скрыть возмущение:

— Это так вы приходите на урок! Я не должна вас ничем снабжать, дня этого у вас есть родители.

— А у них времени нет по магазинам ходить, — вызывающе заявила Г.

— У нас денег нет, вы не знаете, что моему папе зарплату не платят,— злобно выпалила О.

— Ну тогда я не буду ничего делать, — надув губы и демонстративно разваливаясь на парте, изрёк Б.

Х., Ч., и Ш. начали ходить по классу, выклянчивая лист бумаги. К., отличавшийся выдающейся наглостью и какой—то особой вертлявостью, быстро подскочил к моему столу и зашарил в бумагах. Он выдернул какой—то лист из—под моих бумаг и я только хотела одёрнуть его за руку, как он с гибкостью ящерицы вывернулся от меня и за секунду был за своим столом, В то же время раздался вопль Т.

— Пусть С. отдаст мне мои фломастеры, скажите ему! Т., убегая с добычей, огрызнулся:

— Скажите этой бесстыжей, чтобы она голой не ходила, а то тут, понимаете ли, выставляется…

Т. была рада комплименту, её новая гипюровая кофта нежной кремовой пеной облегавшая её тело и чёрная резиновая мини-юбочка наконец—то была оценены по—достоинству.

Раздавались вопли пупса-брелка, интенсивно заглушаемые руганью игравших в него. Я пошла в направлении этих двух столов. Заметив моё суровое приближение, Г. передала игрушку Д., та В., а тот, в свою очередь, спрятал её в портфель.

— Дай сюда, потребовала я, одёрнув его за локоть.

— Не имеете права, — огрызнулся В., перекладывая сумку от меня подальше,

Несколько злобных пар глаз обернулись на меня.

— А вы, вы, имеете право так себя вести на уроке, — негодовала я.

— А чё, а чё я делаю, — громко возмущался В., — я ничё, — его круглые красные щёчки так и вздрагивала от гнева, — другим всё можно, вы им почему—то не запрещаете, а ко мне всегда пристаёте. Д., так и не сняв наушников, кинулась на защиту В.

— Мы чужого не берём, мы своё трогаем, а вы нам мешаете...

В это время У., закончив детальный разбор пистолета, начал прицельно стрелять по гипсовым слепкам. На верхней полке шкафа за моей спиной стояла учебные пособия — гипсовые отливки — крупная голова Аполлона, голова Гудона с обнажённой лепкой мышц лица и бюст лысого улыбающегося римлянина с выражением собственного достоинства на лице.

Звонко пролаяла три выстрела. Первая пуля попала в лоб красавцу Аполлону, отколов пучок волос на голове, вторая разнесла экорше Гудона на куска, третья пуля, пройдя по касательной, отколола римлянину нос. Этим гипсам не везло с самого начала, как только я перенесла их из кладовки завхоза, где они пылилась в забытьи на стеллажах и поставила их на светлый подоконник в своём классе. Они сразу стала объектом пристального внимания учащихся: редко кто мог пройти мимо них равнодушно. Их гладили по голове руками, пытались оторвать носы, высверлить глаза. Грязными пальцами Аполлону нарисовала зрачки. На римлянине появилась надпись «Саша», сделанная жирным черным фломастером. Этим же фломастером по лицу «Саши» были сделаны крупные чёрные оспины, а губы выкрашены яркой красной помадой. Экорше Гудона, видимо, своей худобой вызывало жалость и ему на лбу просто нарисовали крест. да, мне следовало бы предвидеть их обречённость, А я всё собиралась вычистить их наждачной бумагой. Но теперь они в этом уже не нуждались.

Я устало спустилась на стул и посмотрела на часы. Прошло пятнадцать минут урока. Господи, ещё полчаса. Как это выдержать? С тоской я посмотрела в окно, Шёл мокрый снег, заволакивая собой жидкую, размолотую ногами землю, Мне так захотелось вдруг вырваться из класса, будь на улице даже трескучий мороз или град с ливнем. Под окнами проехал какой—то автобус.

Ф—ка, смотря, твой папаня проехал,— крикнул С.

Сразу несколько человек кинулись к окнам и застучали по ним руками. Тонкое стекло задрожало.

Из окон моего класса была видна унылая красная стена административного здания, за которым находился склад продуктового магазина. К нему подъехал большой автофургон. Из распахнутых дверей фургона мужики стали выносить большие пластмассовые ящики с импортным лимонадом.

— Хершя—кола - вкус победы, процитировал рекламу К.

— Надо купить, — среагировал З. и вышел из класса,

Ж., которому надоело лежать на столе, закидывая на плечо пустой рюкзачок, пружинящей походкой направился к дверям. Я опередила его.

— Больше никто не выйдет из класса, пока не прозвенит звонок, раздражённо сказала я, ещё не успев оправиться от стресса после стрельбы У. Сердце моё отчаянно колотилось, голос срывался, болели отбитыё о стол ладони. Вены на руках набухли, в них пульсировала кровь.

— Что вы себе позволяете, 6 «В» класс! Вы срываете мне урок! Я отказываюсь с вами работать. Вы не понимаете человеческого языка!

Мы не 6 «В», мы 5—ый, ехидничала Д. в наушниках.

— Мы ещё маленькие,— вторила ей Г.

— Пусть с вами поговорит директор! — прибегла я к последнему, кардинальному на мой взгляд средству, способному обуздать их. Я выскочила из класса с трясущимися руками, виски ломило. Мой уход лишь подхлестнул их. Класс взорвался новой волной рёва.

Кабинет директора был на втором этаже. Почти бегом, прыгая через ступени, я неслась наверх. Препятствий не было. Пустой тёмный коридор, жёлтые казённые стены. Вот и дверь. Рву её на себя.

Влетаю в длинную светлую комнату, похожую на банкетный зал. Стол буквой «Т», обращённый на меня. В конце него сидит Л.А., держа в руке телефонную трубку. Вижу, что я её отвлекла от важного разговора. Она бросает на меня суровый взгляд. да, эта женщина по праву занимает директорское место. Её короткая стрижка, строгий но элегантный чёрный костюм, волевое лицо — всё создаёт имидж безусловного начальства. Между бровей залегла вертикальная складка от того что постоянно приходится поддерживать активное состояние, не расслабляться самой и не давать расслабляться другим. Жесты, мимика всё отточено, отработано чтобы соответствовать. На столе хрустальная ваза, в ней свежие розы.

— Что у вас, Т.Н,? — недовольно спросила она.

-Извините, Л.А., не могли бы вы зайти ко мне в класс, я не могу с ними справиться, У меня 6 «В», они совсем неуправляемые, с ними невозможно работать, выпаливаю я запыхавшись.

Л.А. решительно вышла из—за своего стола,

— Т.Н., ну а как же с ними справляются другие учителя? — набирала она властный тон. Установить дисциплину в классе — ваша задача и зависит от вас самой. Не могу же я приходить на каждый ваш урок!

Мы вышли из кабинета и быстро пошли по коридору. ЛА. гулко стучала каблуками-шпильками.

— Надо уметь себя поставить с самого начала, продолжала она.

— Я пыталась...

— Нельзя самой быть такой… слабохарактерной, — сказала она о заминкой, чуть было не сказав "размазнёй", — вы такая медлительная, говорите тихо, медленно.., У вас каша во рту стынет...

Мне захотелось оправдаться, сказать, что другой быть я уже не могу. Л,А., наверное, жалела, что недавно взяла на работу первого пришедшего по объявлению человека без опыта педагогической работы, хоть и с высшим художественным образованием. Сама Л.А. заняла свой пост после опыта работы учителем физкультуры.

Я растерялась. Она права, какой из меня педагог? Просто Юрек уехал в свою Польшу и мне не на что стало жить. А тут подвернулось это объявление на автобусной остановке. Надо же было как—то устраиваться, алиментов перестало хватать даже на убогую еду. Проработала месяц и расписалась в своём бессилии, а она это поняла.

Спустившись по лестнице на первый этаж, мы шли мимо гардероба. Приближался шум из моего класса. Потянуло омерзительным запахом горящего пластика. Дверь класса была распахнута. Из неё клубами налил серый дым. У них это называлось «дымовуха».

Визг, вопли, беснование — подобие ада или ад в одном из своих многочисленных проявлений. Хотя на дверном косяке был порядковый номер III, но число 666 подошло бы ему в самый раз. Разгул достигал апогея. Как черти из жаровни повыскакивали Х., Ч., Ш. и Щ. «Имя им легион» — вспомнила я. Судя по запаху жгли пластмассовую линейку. Увидя решительную Л.А. все молниеносно заняли свои исходные позиции. Директор вошла в класс. Тон её был непререкаем.

— Что здесь происходит? Сейчас же откройте окно, — Это было исполнено. Освежающая прохлада. Нежный снежок посыпался на подоконники.

— Почему учитель вынужден приходить ко мне жаловаться на вас? Вы что, не знаете как надо вести себя на уроке? Вид Л.А. будто парализовал их. Воцарилась долгожданная тишина. Все как—то обмякли, утихли, сжались. Посерьёзнели лица, потупились глаза. Вонь стала медленно рассеиваться.

— Вы только посмотрите, что у вас творится в классе! Я что, должна обзванивать родителей и говорить с ними о вашем поведении? Приведите всё в порядок. Т.Н., назначьте дежурных, чтобы в классе было убрано. И чтобы это было в последний раз!

Л.А. эффектно закончила речь и сверкнув глазами из под профессионально сдвинутых бровей, удалилась. Стук её каблуков исчез вдали.

За партами возобновилось шевеленье. М., свесившись в окно, закричал на улицу:

— З., ну что, ты купил? Не ступи в говно!

Это послужило сигналом к началу активных действий. Даже Р., до сего времени тихо ковыряющий в носу вдруг вынул из портфеля портативную пилу и принялся педантично пилить полированную поверхность парты. П. выскочила на середину класса перед доской и начала совершать неприличные телодвижения, затем схватила мел и стала рисовать на доске. Тут же подскочила О. и завертелась вокруг неё. Не было девочки в классе, которую я не переваривала бы больше чем П. Её плотоядный взгляд, гадкий вульгарный голос, круглое детское личико с узенькими глазками, жидкая косичка — всё, абсолютно всё вызывало у меня отвращение. П., обращаясь к классу, громко заорала:

— Рисуем милой мамочки п—ду, — развернулась спиной и стала что—то беспомощно царапать мелом по доске.

Я быстро схватила её и не дав ей опомниться выволокла П. за дверь. Меня трясло, руки дрожали. Я не отпускала П. и кажется трясла её обеими руками. В этот момент она была для меня воплощением своего класса. Я ненавидела её, она — меня.

— Ты, девочка, — я выделила интонацией «девочка», — ты что себе позволяешь у меня на уроке? Ты решила, что тебе это будет сходить с рук?

Она попыталась сбросить мои руки, но я держала её цепко. Она могла слышать как скрипят мои редеющие зубы. Я злобно процедила

— Если ты ещё что-нибудь выкинешь в этом же духе, я собственноручно тебя выпорю. Пусть потом приходят на меня жаловаться твои родители... Видно они тебя мало пороли.. Вот и выросла такая нахалка.

П. резко передёрнула плечами, —

— Напугали очень. А идите вы...

Я с размаху двинула ей по лицу. Щёчка закраснелась. Больше она меня не интересовала.

Я вернулась в вопящий класс. Окна были распахнуты. Зачерпнутым с улицы снегом парни швырялись друг в друга. Они лепили плотные тугие снежки, летающие по всему классу. Один попал мне в голову. Мокрым развалившимся снегом я вытерла лицо. Оно горела от напряжения.

— Закрой окно, — сказала я тихо одному из них, кричать уже не было сил.

— Ваша киска купила бы «Вискас», орал вертлявый Э., — желудок у котёнка меньше напёрстка, а сил для игр и роста требуется так много, — Ю. не дал договорить Э., он запустил пальцы ему в рот и стал раздирать его, пытаясь растянуть до ушей.

— И срёт он так много... — дополнил Ю. скрюченного в его руках Э.

«У тебя самого мозг не больше напёрстка», — устало подумала я. Напоминание о еде заставило меня вспомнить что с утра я не успела поесть. Да и есть—то в доме было уже нечего. Аванс я потратила неделю назад. Он почти весь ушёл на сапоги и куртку, купленные по случаю в «секонд хэнде», На сапоги надо ставить новые набойки, но это я смогу сделать только с зарплаты. Скорее бы, а то дроблёная овсянка на воде и сухие супы времён застоя уже начали наводить на меня тоску.

С. и Т. не теряли времени даром. С, поволок Т. в уголок на сдвинутые столы. Т. сопротивлялась, но как—то слабо и неактивно.

— Выбрался отдохнуть с друзьями — «Твикс» - сладкая парочка: два батончика хрустящего печенья, нежная карамель и толстый—толстый слой шоколада, — сопроводил их действия Л.

— Отвали, — бросил в его сторону С.

Л. прыгал вокруг них с железной ногой от табуретки, колотя ей по стенам, партам и подоконнику. Он приставлял эту железяку к известному месту, вертел ею, покачивал, извивался и, наконец, упал в изнеможении на пол, продолжая корчиться лёжа.

Взлетела в воздух пенистая гипюровая кофточка. Где—то я видела такую. Помнится, зашла в магазин, чтобы приглядеть для себя что-нибудь новенькое. Там я и увидела эти кофты. Они былаи так же красивы, как и дроги. Весь мой заработок ушёл бы на эту кофту. Не спасли бы даже сухие супы, чтобы дотянуть от аванса до получки.

Под экстатический визг Т., с неё была сорвана резиновая юбочка. Остальное оставалось делом техники С.

Интересно, кто счастливые родители этих детей. Сегодня они станут взрослыми. Как сложится их дальнейшая судьба...

Я опустилась на свой стул, придвинулась к столу. Первый раз за урок открыла классный журнал на пятьдесят второй странице "Исказительное искусство". Что-то не то. Но что? Я почувствовала подвох. Кто это мог написать. Рука вроде не моя. Приглядевшись повнимательнее, я увидела уже другую надпись: "Иносказительное искусство". Я сдавила голову руками. Откуда мог взяться здесь такой бред. "Изобразительное искусство" — так будет правильно. А вот и графа "Тьма урюка". Какой урюк? Откуда взялся урюк? Кто в конце—концов заполнял этот зловредный журнал? Буквы стали бегать по строке как Л, от М. и теснили друг друга как З.и К. " Тела порока" появилось вместо "Тьмы урюка". Придётся писать тему урока в этой графе. Какая у нас сегодня тема? Я бросила взгляд на разрисованную доску. То, что я приготовила к началу урока было стёрто, размазано пальцами. Вместо этого по всей доске красовались половые органы всех размеров и конфигураций. Напрягая память, мне удалось вспомнить, наконец, что я планировала. Дрожащей рукой я записала «Искажение предметов в игловой пирспиктиве». Тьфу, что я пишу? Какой сегодня тяжелый день, тяжелый класс и мой урюк. " Искушение приматов в угловой интроспективе", - кажется так это пишется. Я раскрыла журнал на последних страницах и поискала те листы, где шёл список родителей учеников с указанием места работы и места жительства. Меня интересовала родителя С, и Т. Читаю:

С. — отец — Торговый дом "Пошкин и сын", — коммерческий редактор,

мать — домохозяйка

Т. — отец — Ресторан "Ночная мечта" — директор,

мать — овощебаза "Тропикана" — заведующая.

Распахнулась дверь и в класс вошёл 3. Он нёс из магазина большую пластиковую бутылку лимонада. 3. был встречен восторженными воплями:

— Одиннадцатое марта — время пить "Херши"!

— Если покупать — то самое лучшее!

Читаю в журнале;

З.: Отец — Биржа "Новый труд" - начальник отдела кадров, мать — Аэропорт "Гулково" санитарка.

Вокруг Т. и С., занятых телом образовалась толпа наблюдателей. Были среди них и комментаторы:

—Одно посещение – полное оснащение !

— Не пропустите новое мороженое "Твикс"!

—"Твикс" сладкая парочка — две палочки сухого печенья, карамель и толстый—толстый…

— Он впервые пробует мороженое "Твикс"... Он ещё не знает, что под слоем шоколада и ванильного мороженого его ожидает сюрприз...

Только что появившийся с улицы З. был не удивлён происходящим. Он хладнокровно проник в толпу наблюдателей, распивая лимонад из горлышка и заедая большой шоколадкой.

— Эй, 3., дай сюда, — обратился к нему подуставший С., и, не покидая партнёршу, протянул руку.

З. охотно дал С. бутыль. Тот сделал несколько жадных глотков, влил лимонад в раскрытый рот Т. и обрызгал её и себя прямо из бутылки.

— Слушай, С., может хватит? Ты здесь не один. Давай делись, серьёзно и требовательно заявил 3. Предварительно он пустил по кругу лимонад с шоколадкой и поддержка была ему обеспечена.

— Сделал дело — слезай с тела, — поторопил его Л. и попытался стащить его с Т.

Л. — Отец АО «Северная пальма» финансовый директор, мать: Внешнеторговая фирма "Русэрос" начальник отдела снабжения.

Подключились И., К., М. и общими усилиями сняли С. с Т. Он был уже достаточно обессилен чтобы оказывать какое—то сопротивление своим ниспровергателям. Они без труда оттащили вялое тело С. в противоположный угол и оставили его лежащим без движения.

— Только не все сразу! — завизжала Т., сознавая что третьего не дано.

Чтобы она не очень кричала ей в рот запихали тряпку для вытирания доски. Следующим заступил Л.

— Дока—пицца — невозможно не соблазниться, — заорал он, брызжа слюной.

Однако долго задерживаться ему не пришлось. Его стали бить в спину и по голове, но он оказался крепок а не реагировал на нападки претендентов. Только после того как стоящий сзади М. с размаха как бейсбольный мяч огрел его железной табуреточной ногой Л. тихо застонал и упал на бок. Его сбросили тут же на пол, а чтобы не мешал под ногами, ногой отпихнули в сторону.

— Оставьте и мне кусочек п—ды, - вмешался М., и не дожидаясь поощрения, продолжил эстафету. — Молочный шоколад "Фазер" — поле сладких чудес!

М. оказался более изобретательным чем его предшественники. Он вертел податливое тело Т. и так и эдак, испещряя его какими—то знаками и надписями.

М. — Отец: Инвестиционный фонд "Жабёринвест" — ст. экономист, мать: домохозяйка.

М. решил не дожидаться, когда его свергнут так же, как он своего сотоварища и он заблаговременно уступил очередь И., кривлявшемуся в понятном нетерпении.

— "Жабёринвест" — отличная компания, — крикнул М., покидая распластанную Т.

— От других... — дополнил его И., — Купить пора акции "Хопра"! И. был оригинален. Как раз вчера он по видео смотрел с друзьями на кухне американское порно, которое принёс ему сосед напротив, парень из 5 "Г" Фильм назывался "Сэндвич и Пэпся". Картина произвела на них неизгладимое впечатлняе. И. был потрясён увиденным. Это превзошло всё что он видел до этого, приносимое в дом друзьями или родителями, а видел он немало. В этом фильме в главных ролях снимались его любимые актёры. Сэндвича играл Микки Дурк, а в роли Пепси выступала непревзойдённая красавица, звезда Голливуда, Шерон Стрип. Сюжет был лихо закручен: главный герой Сэндвич мстит главной героине, очаровательной Пэпсе за изнасилование его престарелого брата Гамбургхера, опрокинув её головой вниз в кастрюлю яблочного компота, котором она начинает захлёбываться. Сэндвич насилует Пепсю горячей говяжьей сарделькой в остром соусе "Анкл Бэнц". Внезапно появившаяся лесбийская подружка Кола пыряет Сэндвича ножом и он падает маслом вниз на горячую сковороду, где и зажаривается. Кола успевает спасти обесцвеченную Пепсю, хотя та сильно набралась яблочного компота и была вымазана кетчупом, сумела не запятнать свою честную этикетку. Фильм заканчивается тем, что Пепся и Кола соединяются вновь, но уже иначе. Участковый инспектор Макдональд, сыгранный Арнольдом Шварцнахером, при помощи портативного детектора лжи устанавливает их родство. Они — близняшки!